Кирилл, 46 - 27 января 2013 11:44

После недельного лечения, снюхав почти все оставшееся зелье, радостным майским деньком Миша пошел на поминки своего командира. Капитан Овцов погиб в результате трагической случайности. Он вышел из казармы после ночного дежурства, хрустнул косточками, потянулся, весело крикнул «Здравствуй, солныш...», а ему на голову солдатик мешок цемента с крыши скинул. Случайно.
Почтить память покойного собралось все полковое начальство. Пришел сосед и кореш Композитор. Он сидел напротив Миши и пиздячил водку, будто назавтра собирался устроить такое же торжество в свою честь. Суровые мужчины поднимали плаксивые тосты за умершего, а Мише становилось все веселее. Он полез пальцем к себе в нос, выковырял оттуда охуиновый сталактит и скатал его в шарик, похожий на козью какашку. В момент, когда Композитор открыл рот для забора кислорода перед возлиянием, прапорщик щелбачиком пульнул козюлю в него и попал в раскрытый хлебальник. Композитор от ахуения вылупил глазенки на расстояние вытянутой руки и захлопал ртом, как карась на суше, а Мишу от своей меткости расперло нипадецки. Он покраснел от натуги, прикусил угол стола, и весь скрючился, пытаясь не заорать в голос. Хохот прокатывался по всему телу, из глаз текли слезы, он мычал, потел и боялся уссаться. Укрывало волнами. Стоило только взглянуть на кислого Колю, проглотившего липкую козявку, приступ начинался снова. Он терпел, терпел сколько мог, но когда командир полка, пузатый солидный мужик, встал и с трагическим еблетом сказал: «Помянем Лёню, боевого нашего товарища, пусть земля ему будет пухом», организм не выдержал, и Миша сначала залихватски пёрнул в скорбной тишине, а потом заржал громко, раскатисто и уже неудержимо. «Пуком!!! ААААА блять!!!Гагагагага» - рыготал, как убитый чуйской пяткой, Миша и бежал к выходу, роняя табуретки из под гроба. Блистательный взлет до старшего прапорщика отменялся.

Дикую выходку дирижера списали на расшатанные нелепой смертью сослуживца нервы, и служба пошла своим чередом. Действие охуина было на лицо: утром Миша брился, а к вечеру уже чесал окладистую бороду. Он стриг, брил и подрезал ежедневно, клацая с досады лишними зубами, но зато хуй наконец-то превращался в долгожданное полено. Однажды он имел неосторожность побрить плечи, которые на следующее утро выглядели, как эполеты с бахромой, на которых прапорщик-гусар машинкой выбрил майорские звезды. Миша и сам по себе слегка прихуел. Как-то раз он дерзко зажал в парадной Таньку, и пригласил её к себе, удивляясь собственной наглости. А она, не ожидавшая такого напора, резко согласилась. Мечты сбывались.
Михаил подготовился тщательно: сделал салат из древесных грибов, зажарил канарейку в собственном соку и разжег подарочный кальян, перемешав восточные традиции. Танька явилась вовремя и, одетая в красное платье, напоминала Икарус. Миша возбудился. Он лебезил вокруг гостьи, угощал яствами и хотел ебацца. Татьяна манерничала и мастерила на лице невинность. Но, покурив кальян, потеряла бдительность и очутилась в объятьях пылкого прапора. В момент первого поцелуя раздался грохот праздничного салюта, и случилось непредвиденное. Разбрасывая мебель, с дикими визгами с балкона ломанулся трусливый до икоты сенбернар Лютик, закрытый там по случаю прихода гостьи. Он по привычке собирался спрятаться в ванной и шел, как гиппопотам, напролом. По дороге он зацепил кальян. «Ааааааа!!!» - заорала знойная Татьяна, и Миша подумал, что у гостьи от горячего поцелуя случился преждевременный оргазм. Танька задергалась, стала извиваться, будто её били током, и пыталась что-то с себя стряхнуть. Стряхнула она раскаленный уголек, который, закатившись за диван, тут же поджог завалившийся туда мусор. Миша метнулся набрать воды, но ванне калачиком окуклился обезумивший в конец Лютик и угрожающе рычал.
Прапорщик отделался легкими укусами в руку, но пожар потушил, и осмотрелся. Татьяна выглядела, грубо говоря, хуёво. Выходное платье зияло дырами, будто по нему ебанули шрапнелью, к тому же сквозь многочисленные прорехи светились красные ожоги, угрожавшие пойти волдырями. Она обозвала Мишу выкидышем, волосатым мудилой и раджой блять и засобиралась домой. Прапорщику Непрухе снова не повезло.
Как реагирует наш человек в такой ситуации? Он пьёт. И Миша выпил. А потом вышел на улицу и затянул любимую песню: «Шапки прочь! В лесу поют дрозды-ы-ы-ы-ы! Певчие посланники России...». Солнце уже давно село, и по безлюдному городу шел маленький человек с большим хуем и пел. Жизнь все-таки налаживалась.

• 
• 
•